Визит иранского президента Хасана Роухани в Москву оживил широкую дискуссию о перспективах сотрудничества между Россией и Ираном. В среде отечественного аналитического сообщества наблюдаются абсолютно полярные мнения по данному поводу.
Одна группа политологов уже не первый год твердо стоит на том, что российско-иранский альянс абсолютно бесперспективен и в чем-то даже губителен для Москвы. В качестве обоснования подобного рода пессимистических взглядов «ираноскептики» приводят исторические выкладки и вырванные из общего контекста события.
Оппоненты скептиков внесли Иран в скромный перечень друзей России и убеждают своих читателей в том, что только в союзе с Тегераном Москва сможет закрепиться на Ближнем Востоке. Подкрепляются подобные прогнозы пропагандистскими агитками о «российской ставке на шиитов» и «деградации ближневосточного суннизма».
Столь полярные оценки перспектив российско-иранского сотрудничества, безусловно, имеют право на существование, однако говорить об их объективности не приходится. Сформированный Москвой и Тегераном альянс чрезвычайно многогранен — у сторон с десяток точек соприкосновения, и, несмотря на относительно схожие взгляды на некоторые вопросы, Россия и Иран подходят к их решению по-разному.
Сирийский транзит
Именно российское военное участие в сирийском кризисе послужило мощным толчком для активизации обсуждаемой дискуссии о перспективах альянса между Москвой и Тегераном. Как известно, Россия и Иран преследуют в Сирии одну номинальную цель — ликвидацию террористической угрозы.
Иран, в лице Корпуса стражей Исламской революции, добровольческих шиитских военизированных подразделений и ливанской «Хезболлы», участвует в конфликте на стороне сирийского правительства с 2012 года. Однако иранская поддержка официального Дамаска носит скорее выборочный, нежели всеобъемлющий характер, что объясняется религиозными мотивами.
Тегеран делает ставку на шиитское и алавитское меньшинство, вполне справедливо предполагая, что дружественная ориентация Сирии во многом зависит от того, представители какой религиозной конфессии находятся у власти в Дамаске. Тут же стоит отметить, что иранцы в данных вопросах лишены исламского догматизма в духе заливных монархий, и при необходимости готовы плодотворно сотрудничать и с суннитами, и с христианами. Так, иранские военные специалисты обучают ратному делу армянское (католики и православные) и черкесское (сунниты) народное ополчение в Сирии.
Россия, в отличие от Ирана, не связывает себя какими-либо религиозными обязательствами и активно работает со всеми этно-конфессиональными группами Сирии. Для Москвы совершенно не принципиально сохранение текущего религиозного баланса в официальных властных структурах Сирии. Вопреки весьма расхожему заблуждению, наша открытая поддержка Башара Асада объясняется широкой поддержкой нынешнего президента Сирии населением страны, а вовсе не желанием сохранить власть за алавитами. Россия всегда работает только с легитимной властью.
Похоже, сирийский мирный процесс напрямую зависит от этно-религиозного баланса во властных структурах, то есть текущая диспропорция в пользу религиозных меньшинств почти наверняка будет скорректирована через принятие новой Конституции. И здесь мы однозначно оказываемся в более выигрышном, нежели наши иранские коллеги, положении, хотя бы по той причине, что мы активно работаем преимущественно с суннитскими военно-политическими деятелями.
Однако, несмотря на торжественное единство мнений по поводу угрозы международного терроризма и необходимости принятия жестких мер в рамках противодействия «черному интернационалу», Москва и Тегеран преследуют в Сирии свои корыстные цели, что при определенном стечении обстоятельств может осложнить отношения между государствами.
Необходимо понимать, что для России Сирия — это не только двери на Ближний Восток и плацдарм в Средиземноморском регионе. В первую очередь, Сирия — это обязательный участник подавляющего большинства крупных инфраструктурных и логистических проектов евразийского масштаба. Вне зависимости от того, о чем конкретно идет речь — нефтегазовых трубопроводах из Ирана или Катара на Европу или же о ближневосточном участке «Нового Шелкового пути», — Сирия является главным транзитным узлом. Протекторат над Сирией будет гарантировать либо участие в этих проектах на максимально выгодных условиях, либо возможность эти проекты блокировать.
Во многом именно это и определяет будущее сирийского кризиса. В данном случае Москва заинтересована в максимально возможной инкорпорации своих компаний и своих людей в структуры, отвечающие за решения подобных масштабов. Наша цель — не обеспечить стабильность в кратчайшие сроки, а принести Сирии мир на наших условиях. Именно по этой причине изначально военная операция российских ВКС и была расширена до участия России в процессе мирного урегулирования. Это двойное содействие при наших гарантиях обеспечивают максимальную вовлеченность Москвы во все внутренние процессы Сирии.
Все это происходит при совершенном неудовольствии наших иранских коллег. Проблема Тегерана заключается в том, что с появлением в Сирии русских персы начали терять свои рычаги влияния на сирийское военное и политическое руководство. У данного явления с десяток объяснений, однако особо стоит отметить два момента.
Во-первых, костяк сирийской армии по-прежнему составляют арабы-сунниты, и тегеранская ставка на шиитские силы в данных кругах по понятным причинам не находит поддержки. Открытыми ираноскпетиками являются министр обороны и начальник Генштаба Сирии. Тут же необходимо отметить, что среди противников иранского вмешательства во внутриполитические дела страны присутствуют и высокопоставленные алавитские и христианские чиновники. В данном контексте российский подход к решению проблемы выглядит предпочтительнее иранского.
Во-вторых, Тегеран попросту не обладает ресурсами, необходимыми для установления над Дамаском своего протектората. И если до нашего появления в Сирии подобного рода утверждения носили дискуссионный характер, то 30 сентября 2015 года стало очевидно, что будущее страны будет решаться отнюдь не в Тегеране. У России, в отличие от Ирана, есть необходимые военные ресурсы для решения проблемы на фронтах. Имеется и куда более ценный ресурс — бесценный опыт гуманного усмирения исламских радикалов. Происходящее сегодня в рамках мирного процесса лишь подтверждает верность обозначенного выше тезиса.
Таким образом Москва и Тегеран участвуют в неформальном соревновании, призовым фондом которого является установление негласного протектората над Сирией. И представляется очевидным, что наши иранские коллеги в данном состязании находятся в позиции догоняющих. Что, впрочем, не является препятствием для плодотворного российско-иранского сотрудничества на фронтах сирийской гражданской войны.
Подбрюшье Саудовской Аравии
Йеменский кризис в отечественном информационном пространстве упоминается преимущественно в контексте неизбирательных бомбардировок аравийской коалиции, в ходе которых гибнут мирные жители. Несмотря на исключительно редкие упоминания о йеменском конфликте в российских медиа, эта проблема представляет особый интерес как для Москвы, так и для Тегерана.
Два года назад жители северных провинций Йемена (шииты) объединили силы с бывшим президентом страны Абдаллой Салехом в борьбе с условным Югом, который представлял саудовский ставленник Мансур Хади (суннит). На определенном этапе Саудовская Аравия была вынуждена собрать коалицию с участием своих соседей по полуострову и вмешаться в йеменскую гражданскую войну на стороне сил Хади. Интервенция аравийцев продолжается до сих пор и каких-либо успехов ей добиться не удалось — хоуситы и гвардейцы Салеха громят интервентов как на территории Йемена, так и в южных провинциях Саудовской Аравии.
В первые же дни конфликта арабская пресса поспешила обвинить в разжигании войны иранцев, которые в предыдущие годы поддерживали хоуситов — своих братьев по вере. Несмотря на то, что никто из арабских аналитиков так и не смог привести ни единого доказательства в пользу своей теории, утверждение об активном участии иранцев в йеменской войне более чем справедливо.
Иранцы действительно оказывали и продолжают оказывать всевозможное содействие хоуситам. Масштабы данной помощи, безусловно, совершенно несравнимы с поддержкой официального Дамаска, однако все равно остаются весьма существенными. Так, еще до начала гражданской войны иранские советники из «Корпуса Стражей Исламской Революции» активно работали с йеменцами по линии военной подготовки.
Так же Тегеран выделяет повстанцам финансовые средства, расходование которых находится под жестким контролем персов. Но наиболее примечательны случаи поставок хоуситам иранского вооружения советских образцов, в частности ракет для комплексов «Точка-У», от которых за два прошедших года погибло как минимум 650 коалиционных военных.
Поддержка хоуситов Тегераном объясняется как религиозными, так и военно-политическими мотивами. Северный Йемен, контролируемый шиитскими поставцами, — это мягкое подбрюшье Саудовской Аравии, с которой, как известно, у Ирана весьма напряженные отношения. Чем дольше длится аравийская интервенция, тем больше выгод получает Тегеран.
Российские интересы в Йемене в целом идентичны иранским — это возможность оказывать давление на Саудовскую Аравию, с которой у нас традиционно непростые отношения, и перспектива открытия военной базы в районе, о чем наши политики вслух пока не говорят.
Интересы России в Йемене
В йеменском, ровно, как и в сирийском кризисе, Москва работает со своими людьми, которые на сегодняшний день находятся в партнерских отношениях с иранцами. Если персы сделали ставку на хоуситов, то мы оказываем поддержку бывшему президенту Абдалле Салеху и представителями его силового блока в отставке. Эти контакты по понятным причинам не афишируются, однако достоверно известно, что лидеры йеменских повстанцев регулярно посещают Москву.
Так, к примеру, бывший начальник Управления центральной безопасности Йемена Яхья Омар Салех (племянник Салеха), на котором держатся почти все контакты бывшего президента в регионе («Хезболла», сирийские и иорданские спецслужбы, КСИР, баасисты, офицеры Хуссейна и т.д.), только за последние два года посещал Москву как минимум дважды. Примечательно и то, что все женщины из президентского клана Салеха с первых же дней конфликта были вывезены нами в Россию, где они и проживают сегодня.
Так что, несмотря на то, что Москва и Тегеран работают в Йемене с разными военно-политическими группами, обе стороны преследуют общие интересы — нанести максимально допустимый ущерб Саудовской Аравии. Каких-либо противоречий между Россией и Ираном по «йеменскому досье» в ближайшей перспективе не наблюдается.
Подводя итоги
Примеры плодотворного сотрудничества в Сирии и партнерского соглашения в Йемене между Москвой и Тегераном весьма красноречивы, так как в полной мере отражают всю суть российско-иранских отношений, базовый принцип которых — джентельменская учтивость.
В случае с Йеменом каждая из сторон работает со своими военно-политическими силами, находящимися на данный момент в союзнических отношениях. Интерес у Москвы и Тегерана общий, соответственно никто не предпринимает попыток подтолкнуть своих партнеров к борьбе за лидерство в сложившемся союзе. Место каждого из партнеров известно, и все разногласия разрешаются в кабинетах, а не на поле боя.
Подходы же России и Ирана к сирийскому кризису друг от друга отличаются, причем каждая из сторон преследует цели, осуществление которых существенным образом ограничит возможности второго партнера. Однако это не мешает весьма плодотворному сотрудничеству между Москвой и Тегераном. Подобного рода прагматизм не только способствует процессу эффективного уничтожения боевиков, но и сохраняет сотни жизней тех, кто борется с терроризмом в Сирии.
Валентин Домогадский pfact.ru