Порой возникает ощущение, что у России в Европе много союзников, однако выясняется: «европейские правые» не являются друзьями России
В интересное время живем. После распада СССР стало казаться, что будущее мира имеет всего один вариант развития — только в фарватере «великих США». Противопоставить ему что-либо существенное можно было только найдя в мире достаточно большое, по политическому весу и финансовой мощи, количеству союзников, тоже стремящихся к альтернативе. Русской или китайской, не важно, главное, чтобы против единоличной гегемонии Америки. Прежде всего — в Европе. Такие были, но все они являлись далекими от официальной власти и совершенно несистемными партиями или, что еще хуже, вообще независимыми политиками, шансы на победу которых оценивались не выше статистического шума. И тут вдруг Трамп!
Итоги выборов в США опрокинули сложившуюся картину мира не только в политических реалиях Америки — кажется, что сменился весь фундаментальный политический тренд. Отрыв системных политических сил от реальных народных стремлений достиг точки невозврата и теперь к власти в остальных ведущих странах Запада тоже придут «несистемные». А это как раз те политики, которые постоянно выступали за налаживание нормальных продуктивных отношений с Россией. Осталось как бы совсем немного подождать и Запад из враждебного автоматически превратится в дружественный нам.
Причем, что бы там, у себя дома, сейчас ни делал Трамп, смена геополитического вектора неизбежно приведет Европу если не к союзу с Россией, то к чему-то экономически, а то и политически довольно близкому. Не исключено, что в военной области тоже. Во всяком случае, в Германии Сара Вагенкнехт такую идею публично высказывает, а она считается одним из главных, если не главным противником Меркель в борьбе за пост канцлера ФРГ на предстоящих там выборах. Но самые большие надежды возлагаются на президентские выборы во Франции, где многим «нашим» хочется победы Марин Ле Пен, которая обещает не только выйти из НАТО, но и распустить Евросоюз, в том числе ликвидировать зону евро.
Казалось бы, все это нам явно на руку, но с мечтами не стоит торопиться. Они могут исполниться, и результат имеет все шансы оказаться весьма далеким от ожиданий. Более того, победа правых во Франции чревата превращением этой страны в одного из главных проводников американских интересов в Европе. Сейчас такое выглядит невероятным, но если внимательно рассмотреть факты, картина становится весьма реальной.
Завтра начинается сегодня, а сегодня всегда вытекает из вчера
Понять нынешнюю позицию Франции на международной арене невозможно без некоторого экскурса в историю. 25 октября 1415 года близ местечка Азенкур в Северной Франции произошло сражение, которое французы должны были однозначно выиграть. Против 36 тысяч солдат французского королевства, в том числе 10 тыс. тяжелой латной кавалерии, англичане выставили всего 6 тыс., из которых около 5 тыс. вообще составляли только лучники, но именно они в итоге решили дело в пользу Генриха Пятого. Франция потерпела одно из величайших поражений в своей истории, к тому же стоившее ей потери большинства своего дворянства. Считается, что именно тогда простая конкуренция между Францией и Великобританией окончательно превратилась в принципиальную вражду. Ее острота с веками, конечно, притупилась, но никуда не исчезала даже в периоды военных и политических союзов. Что бы потом ни происходило в Европе, Лондон и Париж прежде всего мешали возвышению оппонента. Позднее к противостоянию присоединилась Германия, тем самым сформировав геополитический треугольник, на котором все сущее в Европе основывается по сей день.
По итогам Второй мировой войны в стане победителей французы оказались, в общем, случайно, лишь в результате типичной западной политики. До сих пор, первое, что лидер делает в любом конфликте, это находит себе союзника среди врагов своего врага. У Гитлера и Петена им оказался Де Голль. Но победив формально, Франция фактически оказалась в положении, мало чем отличающемся от проигравшей Германии. Европа попала под экономическое, а следовательно и политическое, доминирование США.
С одной стороны, это было неплохо, так как американцы уже в апреле 1948-го начали реализовывать свой план Маршалла, по которому в 17 разрушенных войной стран Европы выделялось 13 млрд долл. экономической помощи. Из них англичане получали 2,8 млрд долл., французы — 2,5 млрд, итальянцы и немцы — по 1,3 млрд, и еще 1 млрд доставался голландцам. В нынешних ценах эти цифры можно смело умножать на пять, если не на десять, учитывая вопиющую разницу в покупательской способности доллара тогда и сейчас. Но в то же время, это было плохо, так как основным и единственным контролером-распределителем американского финансового потока Вашингтон выбрал Великобританию. Французы оказались в подчиненном положении, которым Лондон пользовался не только в экономическом, но и в политическом смысле.
Таким образом, французы фактически очутились в одной лодке с немцами, а единство целей и задач обычно всегда заканчивается совместной попыткой бунта. Им стал Союз Угля и Стали, сначала считавшийся чисто экономическим объединением ряда ведущих стран Европы. Но политика всегда вытекает из экономики, так что в итоге из СУИС должно было сформироваться новое объединенное государство, по своей мощи превосходящее не только Великобританию и остальную Европу, но и приближающуюся к уровню США. В общем, в итоге так оно и получилось. ВВП ЕС за 2015 год достигло 92% от американского. Но вмешавшиеся в процесс британцы так изменили конструкцию Единой Европы, что львиная доля франко-германского бунта ушла в свисток.
Нет, в целом создать большую общую экономику получилось, но она осталась ориентированной прежде всего на американский рынок. Да и механизмы англо-американского политического давления никуда не делись. И заплатить за результат французам пришлось очень дорого. Их ВВП сегодня уже в полтора раза уступают германскому, и разрыв продолжает расти примерно на 1,5–2,3% в год. Формально с британцами французская экономика идет почти ноздря в ноздрю. Даже темпы потери масштабов промышленного производства в обеих странах почти одинаковые. Но у Лондона ключевой отраслью стали финансы и банковское дело, в то время как французы все больше зависят от сельского хозяйства, доходность которого ниже, а рискованность, как бизнеса, выше. Нет, формально у них еще остается электроника, атомная энергетика, авиастроение и машиностроение, но их перспективы туманны и печальны. Замахнувшись за великую битву, глобально французы снова проиграли, и это поражение теперь решительно довлеет над их последующим политическим курсом.
Политика как стремление к мечте
Великая Единая Европа в конечном итоге не состоялась. Причин тому множество. Однако главной следует считать нежелание никого из ее ведущих государств добровольно отказаться от собственной идентичности и превосходства над соседями. Каждое стремилось прежде всего повелевать и руководить, но не уступать и соглашаться исполнять чужие распоряжения. Идея за счет денег богатых членов быстро подтянуть до единого высокого уровня экономики и потребление в бедных и маленьких странах желаемого эффекта не дала. С каждым годом общеевропейские фонды выравнивания средств требовали все больше, а эффекта давали все меньше, тогда как постоянное расширение границ ЕС постоянно увеличивало круг в дотациях нуждающихся стран.
Да и в политике французы из вершителей судеб Европы и мира перешли в положение вынужденных подчиняться руководящим решениям Брюсселя. Строго говоря, из всех грандов Европы именно Франция стала наиболее очевидным слабым звеном. Формально экономическое положение Италии еще хуже, но ее граждане уже очень давно утратили глобальные имперские амбиции, в то время как Франция их сохраняет достаточно сильно, прежде всего на уровне мировосприятия в обществе. Нет, французы не мечтают о каких-то собственных блицкригах по развалинам побежденных стран, но они по-прежнему считают себя безусловно главными в геополитике, не уступающими по весу и значению никому: ни Америке, ни Китаю, ни Великобритании, ни Германии, ни, тем более, России. Внимательный наблюдатель легко заметит, что без особого шума Франция участвовала во всех крупных войнах современности: в Афганистане, Ираке, Ливии. Это не считая двух операций под кодовым наименованием «Манта» в Центральной Африке. С палубы французского авианосца самолеты Пятой республики бомбили ИГИЛ. Кстати, продолжают они это делать и сегодня, с базы в Катаре. Бомбят цели французские самолеты и в Сирии. Там же замечен ее спецназ. История с антироссийскими санкциями и «Мистралем» — слова из той же песни. И чем меньше у Франции становится денег, тем важнее для ее политиков оказываются такие чисто внешние моменты.
При всем том, в главном все французские политические силы и движения тесно сходятся. Французов в первую очередь волнуют только внутренние проблемы. Ле Пен считается политически крайне правой и самой радикальной, но ее программа довольно мало отличается от правоцентриста Франсуа Фийона. Оба против мигрантов, только Ле Пен обещает решить задачу кардинально, путем выхода Франции из ЕС и закрытия границ, а Фийон полагает успешным просто снизить квоты и выслать всех остальных в резервации в Северную Африку. Куда-нибудь в Ливию, Египет или «некоторые другие страны», окончательно этот вопрос еще не решен. Вот только социалист Манюэль Вальс говорит о том же самом. О недостаточности уважения мира к Франции, о необходимости вернуть ей былую значимость в международных делах и прекращении политики финансирования фондов Брюсселя из французской казны. Впрочем, программа независимого кандидата, экс-министра экономики, Эммануэль Макрон, хоть и отдает левизной, но по содержанию и подходам особо не отличается ничем.
Варианты и их возможные последствия
Важно понимать — французы очень любят протестовать и обычно всегда недовольны всем «нефранцузским», но в то же время они остаются большими консерваторами, для которых привычные и правильные «системные» политики гораздо ближе и понятнее правых радикалов, даже таких, как Ле Пен. Таким образом, перспектива итогов предстоящих выборов президента Пятой республики имеет три основных варианта:
Первый — классический, если французы в целом проголосуют «как всегда». В этом случае во второй тур проходят социалисты и правые центристы. Они забирают основную часть электората и «Национальный фронт» Ле Пен оказывается третьим. Если не случится чуда, то во втором туре центристы с большим отрывом обходят всех и во французской политике в принципе не меняется ничего. Все сложные внутренние и внешние вопросы продолжают решаться закулисной торговлей, эффективность которой можно было наблюдать на протяжении всего последнего десятилетия.
Второй вариант, по последним данным опросов, выглядит более реальным. Социалисты проигрывают, пропуская в финал правоцентристов из «Республики» и правых из «Национального фронта». Это будет означать, что французам предложат выбрать из двух примерно одинаковых программ, так что определяющим, скорее всего, может оказаться более понятный и близкий «системный» политик, а не радикальная Ле Пен. По итогу такой вариант будет мало отличаться от классического. Изменится политическая риторика, несколько сместятся акценты, но нельзя выслать мигрантов в лагеря, которые не только еще не построены — даже вопрос насчет страны, на это согласной, не начал решаться. Примерно в том же виде останутся решения и по всем остальным направлениям.
Третий вариант, на первый взгляд, кажется перспективнее всего. Во втором туре каким-то образом оказываются социалисты и крайне правые. В отличие от «Национального фронта» аудитория правоцентристов менее монолитна, потому больше восприимчива к политической риторике менее радикальных партий. Так что «системные» социалисты в запале своих не менее «системных» конкурентов обойти могут. Тогда сложно сказать, кому достанется победа. Традиционность взглядов будет толкать французов в пользу меньшего радикализма, а значит, против Ле Пен. Но чтобы пробиться в этот вариант, социалистам придется как-то договориться с компартией, с левыми радикалами, с «зелеными» и центристами из «Демократического движения». Сомнительно, чтобы они сумели выставить действительно сильного единого кандидата. Французские политики вообще плохо умеют договариваться между собой. Следовательно, на фоне среднего социалиста Ле Пен окажется привлекательной как для электората собственной партии, так и для части умеренно правых сторонников «Республики». И вот тогда президентом Франции действительно станет Марин Ле Пен.
Первые два варианта для России не меняют особо ничего. Скорее даже создают дополнительные проблемы. Трамп на своей инаугурации откровенно предложил геополитическим партнерам обмен мира на невмешательство во внутренние дела Америки. Безусловно, предстоит серьезный торг. Но чего бы он ни коснулся и чем бы ни закончился, в том или ином объеме США от своих нынешних позиций в мире отступят. Прежде всего — в Европе, откуда на Россию сегодня оказывается наибольшее давление. Следовательно, там возникнет некоторый вакуум, который чем-то обязательно должен заполниться.
Какую-то его часть сумеем занять мы, но вряд ли кто-нибудь заблуждается, что Россия сможет забрать себе полностью все.
Даже самые сильно правые в Европе выражают симпатию Путину не потому, что так уж хотят с нами дружить, а только лишь в качестве наглядного примера возможности противостоять давлению США для своей внутренней аудитории. Как только американское давление ослабнет, европейцы, в особенности французы, немедленно попытаются расправить собственные плечи и поднять свою значимость.
Обычно такое всегда заканчивается ростом вмешательства в любые международные вопросы и повышением несговорчивости своей позиции. А так как торговаться Америка будет не только с Пекином и Москвой, то для получения доли свободы новому лидеру Франции придется чем-то жертвовать. И скорее всего, платить предстоит помощью Америке в разных внутриевропейских вопросах. Почти наверняка — помощью с давлением на Германию, чей автопром Трамп уже пообещал серьезно ограничить в доступе на американский рынок сбыта.
Но станет ли России лучше в случае победы Ле Пен? Увы, нет. Заполучив во временное пользование Елисейский дворец, Ле Пен, тем не менее, не получит поддержки абсолютного большинства французов. Ей в любом случае придется формировать коалиционное правительство, а значит, искать политические компромиссы с «традиционными» партиями. Со всеми вытекающими. И чтобы удержаться, ей придется, еще больше, чем Трампу, доказывать, что Путин ее не купил. Только вот собственных денег в нужных объемах у нее нет. «Народный фронт» испытывает определенный дефицит средств на предвыборную борьбу, хотя она толком еще не началась. И на поиски Ле Пен полетела не куда-нибудь, а в США. Журналисты запечатлели ее в небоскребе Трампа в Нью-Йорке. Хотя она сейчас говорит, что лишь поздравила его с победой, а по вопросу денег встречалась совсем с другими людьми, это в любом случае однозначно показывает географическое направление их источника. По разным оценкам, ей нужно от 15 до 20 млн евро, и, судя по всему, она их найдет. Американцам, в особенности Трампу, возможность получения такого рычага давления на Европу дорогого стоит.
Значит ли это, что европейцы в очередной раз снова нас обманули? Ни в коем случае. Ожидать внезапного перехода Европы от ненависти к пламенной с нами дружбе было бы крайне наивно. А вот договариваться нам с ними станет существенно проще. Особенно по мере закукливания США и окончания строительства «Южного» и второго «Северного потоков».
Александр Запольскис pfact.ru